На другой день Александр Иванович и Алексей обходили завод. С ними была и Марина. Председатель Делового совета обошелся с девушкой ласково, расспросил про отца и сказал, что молодежь должна свою жизнь строить по-новому.

Подыскивали подходящее помещение для Делового совета: в бараке провалился потолок. Около железнодорожной ветки, идущей к прокатным станам, стоял двухэтажный деревянный дом. При французах здесь помещалась единственная на заводе лаборатория. Здесь же была резиденция главного управителя Гризона. Сейчас дом пустовал.

В большом зале первого этажа осела на пол известковая пыль. Широкие окна занесло сажей. Мутные отсветы лежали на стенах, затянутых паутиной.

— Здесь мы будем ставить спектакли, — сказал Миронов и смерил шагами зал. — Десять шагов в ширину. Здорово!

Поднялись на второй этаж. Александр Иванович по-хозяйски присматривался к дому. Шел не спеша. А Алексею не терпелось. Он все забегал вперед и первым открывал дверь, обитую черной клеенкой. В просторном кабинете у окна сидела женщина и тихо плакала. Она повернула голову, и в больших глазах ее отразился испуг.

— Что вы тут делаете? — спросил Александр Иванович.

Женщина поспешно встала, застенчиво улыбнулась и робко сказала:

— Я, право, не знаю, что вам ответить.

— Может быть, вас кто послал сюда? — Алексей подозрительно присматривался к женщине.

— Подожди, — оборвал его Александр Иванович.

— Меня зовут Мадлен, — вспыхнув, сказала женщина. — Я здесь работала много лет. И вот пришла снова. Никто меня не мог насильно послать.

— Не волнуйтесь, — сказал Александр Иванович. — Расскажите все по порядку.

— Боже мой, что же я могу рассказать? Разве я думала, что Гризон окажется негодяем? Правда, он никогда не был слишком гуманен. Он забрал с собой своих кроликов и забыл про меня. Меня даже не предупредили, когда отходит поезд.

— Значит, вы работали в лаборатории?

— Да, здесь была хорошая лаборатория. И я не знаю, для чего нужно было ее разрушать? — Она показала на голые стены. — Никто не может пожаловаться, что я плохо работала. Когда выполнялись ответственные заказы, я просиживала здесь ночи. Посмотрите на мои руки. Они все изъедены реактивами. — Мадлен уткнулась лицом в скомканный платочек.

— Не плачьте, товарищ, — сказал Алексей. — Советская власть уважает рабочих людей и в обиду не даст.

— Но ведь у меня никого не осталось!

— Вы хотите работать? — спросил Александр Иванович.

— Боже мой, кто же не хочет работать? У меня нет денег. Ни одной копейки. Гризон не заплатил. Мне носят еду незнакомые женщины. Я даже не думала, что вокруг так много добрых людей.

Александр Иванович подошел к верстаку, оперся о край его кулаками.

— Я председатель Делового совета. С сегодняшнего дня будем считать вас заведующей лабораторией. Нужно будет достать хоть самое необходимое.

— Внизу в мастерской осталось старое оборудование. Мне нужно только помочь. Одной трудно.

— Пришлем в ваше распоряжение людей. А в помощники вам назначим вот… товарища. — Александр Иванович посмотрел на Марину. — Она тоже хочет работать.

Марина нисколько не удивилась, как будто все было решено заранее.

— Хорошо, я останусь, — сказала она и подошла к француженке.

— Но это не освобождает вас от работы в агитбригаде, — предупредил Миронов.

— Я так ждала хороших людей! — со слезами в голосе воскликнула Мадлен и вдруг порывисто обняла Марину. — Уверяю вас, вы очень скоро научитесь. У вас такой умный взгляд.

— Нужна будет помощь, обращайтесь в Деловой совет, — сказал Александр Иванович.

— Спасибо. Вы — добрый человек. Я рада, что встретила вас. Теперь я вас припоминаю. Жан Валерн защищал вас на суде. Это было так давно. Жан о вас много рассказывал. Я знаю, он бы не стал защищать плохого человека.

В глазах ее стояли слезы. Горячий румянец залил щеки. Александр Иванович тяжело сопел, повернувшись к окну, а когда вышли на улицу, как-то особенно тепло улыбнулся и сказал:

— Все одолеем, Ленька. Жизнь свое возьмет.

История Жана Валерна, которую до сих пор помнили на заводе, была такова.

Из всех цехов завода самым ненадежным администрация считала прокатный. Прокатчики были зачинщиками всех рабочих выступлений. В прокатке чаще всего появлялись листовки и прокламации. Репрессивные меры не помогали. Полиция догадывалась, что большевики выработали какую-то сложную систему конспирации, но на след напасть не могли.

Заведующий прокатным цехом низенький толстый Тольяр после неприятных разговоров в кабинете главного управителя бывал особенно груб и придирчив. Однажды он появился в цехе в самый разгар работы. Угорелые потные вальцовщики катали раскаленную заготовку. Подпрыгивая на валках, она сыпала искрами и излучала слепящий свет. На всем ее пути в пыльном воздухе переливалось знойное марево.

Французу показалось, что один из вальцовщиков двигается недостаточно быстро и может упустить горячую заготовку.

— Не зевай! — заорал он и полоснул рабочего по спине тростью.

Это был старый чахоточный вальцовщик Миронов. К тому же он, видимо, смертельно устал, так как дело было к концу смены, а перерыва на обед не полагалось.

Напрягая последние силы, задыхаясь, Миронов побежал, сжимая клещами ускользавшую заготовку. Пол в цехе был неровный — на такие пустяки, как ремонт, хозяева не тратились. Миронов зацепился за оторвавшийся железный лист и упал. Раскаленная полоса, шипя, вошла ему в живот. Запахло горелым мясом.

Сын погибшего Ленька схватил горячие клещи и бросился на француза. Тольяр побежал к выходу. Ленька пустил клещи ему вдогонку. Заведующий споткнулся и кубарем вылетел за ворота. На улице он выхватил револьвер и два раза выстрелил. Это испортило все дело. Взвыла сирена. Цех мгновенно остановился. Озверелая толпа, вооруженная чем попало, погналась за французом. Тольяр успел вбежать в здание заводоуправления и спрятаться. Найти его не удалось. После говорили, что он сидел, закрывшись, в женской уборной. Рабочие, чтобы выместить злобу, выбили все стекла и чуть не сожгли заводоуправление.

Александр Иванович Глыбов, хорошо зная, чем кончаются такие стихийные выступления, хотел успокоить прокатчиков. Когда подоспел усиленный наряд полиции и заводской стражи, Александр Иванович оказался впереди толпы. Его арестовали и увели в заводоуправление. Рабочие не расходились, требуя выдать француза и отпустить арестованного слесаря. Но вскоре со станции прибыла казачья сотня и разогнала рабочих.

Александра Ивановича обвинили в подстрекательстве против администрации. Началось следствие. Из Казани прибыла специальная выездная сессия суда.

Все шло своим чередом. Нашлись «свидетели», и дело уже подходило к концу. И вдруг опасность пришла с той стороны, откуда ее совсем не ожидали. К председательскому столу поднялся молодой французский инженер Жан Валерн. Красивое лицо его с тонким нервным носом было бледно. Он заговорил горячо и вдохновенно, глядя в первые ряды зала, где сидели французские специалисты.

— Я обращаюсь к вам, мои просвещенные коллеги. Я это делаю потому, что все здесь, начиная